Биография и цитаты Клода Леви-Стросса

Леви-Стросс Клод, французский этнолог, социолог, первым применивший структурализм в культурологии и антропологии.

Автор работ: «Структурная антропология» (1958), «Мифологии» (т. 1—4,1964—1971), «Колдун и его магия» (1974) и др.

Родился в 1908 г. в Брюсселе в семье французского художника-еврея. Закончил Сорбонну, в 1935—1938гг. преподавал в Бразилии в университете Сан-Паулу и одновременно организовывал свои первые экспедиции в тропики.

Во время второй мировой войны работает в Нью-Йорке, где знакомится с Романом Якобсоном, основоположником структуральной лингвистики. В 1947 г. возвращается во Францию, заведует кафедрой религий бесписьменных народов в Школе Высших Исследований, преподает в Коллеж де Франс (заведуя кафедрой социальной антропологии). В 1973 г. принят в члены Французской академии наук.

Почетный член национальных академий Дании, Норвегии, США, Королевского антропологического института Великобритании.

 

Америка — континент, который заставляет себя признать.

Быстро распространяющаяся и чрезмерно возбужденная цивилизация навсегда нарушает безмолвие морей.

Владение письмом колоссально увеличивает способность людей сохранять знания.

Возможности ночи смешивать краски безграничны.

Возможно, наша наука вновь обретет свое место, если мы предложим африканским или меланезийским этнографам так же свободно изучать нас, как мы будем изучать их.

Воспоминание — великое наслаждение для человека, но только не тогда, когда оно оказывается буквальным.

Воспоминание — это сама жизнь, но в другом качестве.

Все стремится к предельности.

Кто начнет с того, что устроится в мнимой очевидности своего «я», из этого уже не выйдет.

Культы отвечают желанию контролировать вид, чтобы таковой был съедобен, полезен или опасен, и вера в возможность такого контроля приводит к возникновению идеи общности жизни. Мы не знаем и никогда не узнаем о первоначале верований и обычаев, корни которых уходят в далекое прошлое.

Лишь почти рабское почтение к самой конкретной реальности может вдохнуть в нас уверенность, что разум и тело не утратили своего древнего единства.

Любое классифицирование имеет превосходство над хаосом.

Любой пейзаж предстает сначала в виде громадного беспорядка.

Люди всегда и повсюду решали одну и ту же задачу, ставя себе одну и ту же цель, и в ходе их становления менялись только средства. Игра не кончена, мы можем начать все сызнова.

Мир начался без человека и закончится без него.

Некоторые цивилизации, современные или уже исчезнувшие, умели или все еще умеют лучше нас разрешать проблемы, хотя мы старались добиться тех же самых результатов.

Народы, которые совсем не носят одежду, не лишены представления о том, что мы называем стыдливостью, они только отодвигают ее границу.

Научная экспедиция заключается в большей степени не в том, чтобы покрывать расстояние на земле, а в том, чтобы делать находки на ее поверхности.

Нет истории без дат.

Не существует, вероятно, ни одного общества, которое не проявляло бы уважения к мертвым.

Никакая часть человечества не может понять себя иначе, как через понимание других народов.

Ничто не может воодушевить этнографа больше, чем перспектива попасть первым из белых в какую-нибудь общину аборигенов.

Ни одно общество не является совершенным.

Ночь наступает словно обманом.

Образ не может быть идеей, но может играть роль знака или, точнее, сосуществовать с идеей в знаке.

Общества, кажущиеся нам жестокими в определенных отношениях, предстают человечными и доброжелательными, когда их рассматриваешь под другим углом.

Об архивах можно сказать: сами по себе — это кусочки бумаги.

Подвергая нападению плохо обоснованную теорию, критика начинает с того, что оказывает ей нечто вроде уважения.

Потребность в диалоге вынуждает идти на словесные уступки.

Пришествие культуры совпадает с рождением интеллекта.

Путешествия прежде всего показывают нам наши отбросы, брошенные в лицо всего человечества.

Разум не может оставаться пассивным, сталкиваясь с технологическими и экономическими условиями, связанными с природным окружением.

Растения и животные, как бы скромны они ни были, с самого начала были для людей источником самых сильных эстетических чувств, а в интеллектуальном и моральном плане источниками первых и последующих глубоких размышлений

Скудость религиозного мышления переоценить никогда не удастся.

Социальная жизнь состоит в разрушении того, что придает ей аромат.

Суть не в том, что кровать Ван Гога была именно эта, на которой он, как доказано, спал: все, чего ожидает посетитель, — это чтобы ему могли ее показать.

Так называемый тотемизм подчиняется рассудку, и требования, которым он отвечает, способ, каким он стремится их удовлетворить, принадлежат прежде всего интеллектуальному порядку.

Тропики выглядят скорее старомодными, чем экзотичными.

Ту территорию, где хозяйничали первопроходцы, справедливо называют бахромой.

Хрупкие цветы отличия, чтобы существовать, нуждаются в полутени.

Улица служит не просто для передвижения людей, это место, где они пребывают.

Фига (figa — порт.) — это, безусловно, символическое изображение совокупления.

Цивилизация, основанная на принципе и идее повышенного мнения о себе, является гнилой с самого своего рождения.

Человек подобен игроку, который, садясь за стол, берет в руки карты, придуманные им.

Человечество укрепляется в монокультуре. Оно готовится производить массовую цивилизацию наподобие свеклы. На ее повседневном столе будет только это блюдо.

Всякое жертвоприношение подразумевает солидарность между служителем, божеством и жертвуемой вещью.

В профессии этнографа нет места приключениям.

В случае игры симметрия предопределена.

В тропической Америке человек незаметен прежде всего потому, что он редок

Глаз не просто фотографирует объекты: он кодирует их отличительные характеристики.

Города Нового Света лихорадочно живут в хронической болезни: вечно молодые, они, однако, никогда не бывают здоровыми.

Города Нового Света переходят прямо от юности к дряхлости, минуя старину.

Для ученых заря и сумерки — одно явление, и греки думали так же, поскольку обозначали их одним и тем же словом.

Даже история, называющая себя всеобщей, — все же не что иное, как сочленение нескольких локальных историй, среди которых (и между которыми) пустоты гораздо более многочисленны, чем заполненные места.

Для буддизма не существует потустороннего мира; все в нем сводится к радикальной критике, на которую человечество, вероятно, никогда уже не сможет оказаться способным.

Достоинство архивов в том, что они приводят нас в соприкосновение с чистой историчностью.

Европейским городам минувшие века придают вес, тогда как американские с истекшими годами склоняются к упадку; ибо они построены, чтобы обновляться с той же быстротой, с какой были возведены, т. е. плохо.

Если иллюзия покрывает собой часть истины, то истина находится не вне, а внутри нас.

Импульсы и эмоции ничего не объясняют, они всегда проистекают: или из мощи тела, или из немощности духа.

Испытания ума вносят еще большую патетику в смущение души.

История не производит бесполезных событий.

Каждый миф объясняет, каким образом определенная цель была достигнута столь же определенными средствами.

Каждая цивилизация имеет тенденцию к завышенной оценке объективной направленности своего мышления.

Каждое путешествие одновременно вписывается в пространство, время и в социальную структуру.

Как и наука, игра создает события, отправляясь от структуры: отсюда понятно, почему состязательные игры процветают в наших индустриальных обществах.

Какая-то деталь, самая незначительная и давнишняя, выступает подобно пику, тогда как целые слои моего прошлого оседают без следа.

Когда Колумб подошел к берегам Антильских островов он, может быть, верил тому, что достиг Японии, но еще больше — тому, что нашел земной рай

Популярно
Комментарии и отзывы